В квартире пахло скипидаром, древесным клеем, холщовой тканью и апельсиновым маслом. Анна — с короткой стрижкой, придававшей ей совсем юный вид, и в длинных покачивающихся серьгах, похожих больше на хипповские феньки, чем на антиквариат, — подала ей увеличительное стекло, одновременно снимая с картины защитную пелену. Рианнон гибко склонилась над освещённым столом, откидывая за спину гриву белокурых волос. В такие мгновения чувства обострялись — не до предела, но почти; сосредотачивались, собирались где-то в солнечном сплетении, как сок в сердцевине зреющего плода. Сквозь слой краски пролегали трещины; бугристое дерево, потемневшее от лака, пело под пальцами даже сквозь тонкую ткань перчаток. Вблизи мазки рассыпались на грубые, энергичные, фактурные лепестки засохшего масла, но стоило чуть отвести голову — они собирались вместе, будто мозаика в калейдоскопе. Тёмные влажные глаза написанных лиц обволакивали, как шоколад — кончик языка, и горели, как смола. Дивное, головокружительное ощущение.
— Подделка, — уверенно констатировала Рианнон, отдавая Анне лупу и сдёргивая перчатки.
Полный густоволосый мужчина, сидевший сбоку и, затаив дыхание, наблюдавший за их работой, вскинулся, как раненый олень. Рианнон лукаво повела на него густо подведённым глазом и тут же снова опустила взгляд, но он ничего не заметил.
— При всём уважении, мисс Рош, это невозможно! Экспертная оценка... — Рианнон слегка пожала плечом. — И химический анализ... Лаборатория подтвердила, что дерево — шестнадцатого столетия!..
— Купили на блошином рынке антикварный комод и отодрали доску, — Рианнон постучала ногтями по столу, заметив едва мелькнувшую улыбку Анны. Она сама продала так не меньше пяти картин «под Ватто», раздробив старую мебель, которая некогда составляла обстановку её версальской квартиры. Совершенно безвкусные были комоды, тяжёлое наследие вкуса Помпадур. Меблировку для апартаментов придворных всегда оплачивали из казны, что не лучшим образом сказывалось на её изяществе. — Недешево, конечно, но окупится стократно, если мистификация удастся. Мистер Дженковский...
— Янковский, — машинально поправил её клиент, оглаживая тяжёлой ладонью каштановую шевелюру. Нарощенные, мельком подумала Рианнон. И загар искусственный. Старательно подогнанный, как его серый костюм, образ красавца-мужчины. Самой Рианнон он больше напоминал поименованные версальские комоды. Аляповатый сусальный пряничек, искусственная инкрустация. Она вообще находила моду нынешней эпохи довольно глупой — хотя леопардовые блузки носила не без удовольствия.
— Неважно, — Ри небрежно дёрнула пальцами, словно отмахиваясь от чрезмерно услужливой служанки. — Скажите, каким образом вы вообще рассчитывали найти в этом городе... — она подчёркнуто склонила голову, заглядывая в бумаги, — ...оригинал Питера ван Гюйса, ранее не экспонированного? — и подняла глаза, вздёрнув бровь. — Лондон, безусловно, замечательное место, но здесь нечасто встречаются образцы Северного Возрождения. Вам эксплицировали её провенанс при продаже?
Нувориш поморщился от терминологической трели. Рианнон, когда хотела, могла быть до черта раздражающей — а она хотела.
— Вы хотите сказать, что я отдал херову кучу денег за обычную мазню комиксиста? — он поднялся и заходил по комнате, сложив руки за спиной. Ри чуть прикрыла глаза, позволив улыбке скользнуть по губам. Нервничает, роняет марку, ругаясь при дамах, и говорит о деньгах, а не о предмете искусства — ну и чудесно. Дожмём.
— Поверьте, со всеми это случается, — её голос полон медоточивого сочувствия, и ухоженная ладонь ложится на напряжённое предплечье. Костюм действительно хороший, мечтательно отмечает Рианнон про себя. Чудесная тонкая шерсть, так и ласкает кожу. Значит, деньги у него есть. И цвет немаркий, ткань не блестит — значит, он хочет выглядеть британцем и не захочет сесть в калошу под перекрестьем их взглядов, и без того высокомерных по отношению к восточноевропейским бедным родственникам.
Значит, он заплатит.
— Лондонский свет оценит это как пикантный анекдот, даже не сомневайтесь. Ваша репутация вне угрозы — они сочтут вас жертвой, достойной сочувствия, но никак не злонамеренным глупцом. По моим наблюдениям, британцы весьма милы и лояльны, когда речь заходит о тонких материях вроде искусства.
Судя по опадавшему, словно дрожжевое тесто, лицу Янковского, он уже считал её круглой дурой, в жизни не видавшей ни одного английского аристократа. Кроме того, ему равно не хотелось выглядеть жертвой, достойной сочувствия, а не тигром в саванне Сити. Рианнон едва не мурлыкала от удовольствия — но внешне оставалась бесстрастна и деловита.
— Впрочем, если вы смущаетесь, то можете продать её мне. Я, конечно, не верну вам всю цену, но половину вы отыграете. Люблю, знаете ли, хорошие подделки. Маленькая слабость коллекционера. Это, разумеется, останется между нами...
...Рианнон едва успела повесить картину, без малейшего напряжения балансируя на лесенке в своей длинной шёлковой юбке и на каблуках, когда вернулась Анна, выходившая проводить гостя.
— Это ведь не подделка под Питера ван Гюйса? — мимоходом осведомилась она, снимая телефонную трубку.
Рианнон обернулась к ней, засмеявшись от удовольствия.
— Конечно, нет. Ранний Босх, оригинальный. Никакого Питера ван Гюйса вообще не существует — пятнадцать лет этой сказке, а они всё покупаются, как провинциальные девицы на обещания коммивояжёров, — она соскользнула на паркет с лестницы, грациозная, как лесная куница. — Считай, что мы извлекли камень глупости, — Ри мазнула пальцами по подбородку зардевшейся Анны, проходя мимо — в дверь позвонили. — Я открою сама. Закажи мне лапшу с курицей, будь душенькой.
Молодая женщина, стоявшая на пороге, сразу удостоилась горячего восклицания «Дагмар!» и прохладного, как ивовые листья на сыром речном берегу, поцелуя в щёку. Рианнон любила многих из потомков Кейнуина — он подбирал их удивительно талантливо, как подбирал узоры и драгоценные камни для своих охотничьих нарядов, так что сестре оставалось только восхититься коллекцией, не пытаясь нарушить гармонии сочетания, — но Скленар оказалась одной из тех, кого Рианнон отличала наособицу. Трудно сказать, считала ли это везением сама чародейка, но не то чтобы Ри особенно волновали интерпретации чьи-то, кроме её собственных.
— Заходи, у нас сегодня китайская еда и новый Босх. Могу поделиться лапшой и увлекательной историей, если ты скажешь, что у тебя есть новое дело, потому что я уже умираю от скуки.
Анна негромко фыркнула за её спиной.
