— Бэтмен...? Бэтмен тебя не спасет, дружок. Здесь есть только я, Женщина-Кошка, ты слышишь мое рычание...?

  — Доктор!

  — Заблуждение номер раз...

  Твоя душенька, что пытается прийти в себя, получит разряд лазерной указкой. Знаешь, Алиса, когда я была еще совсем неопытной, я думала, что все торжество происходит только в быстрой смерти. Что нет ничего более великого, фонтанирующего и сводящего с ума, чем лишить кого-то жизни молниеносно. Так я чувствовала себя богиней. Великой. Вот только я тоже заблуждалась. Быстрая смерть — удел слабого, так, просто мазня первогодки. А вот смерть медленная, мучительная — это уже искусство. Искусство изящного убийства. Я читала эту книгу, как и Исповедь Человека, Употребляющего Опиум. И я могу сказать тебе так точно, что все торжество мысли в медленной смерти. И именно поэтому твоя душенька получит такой слабый разряд, который заставит ее бренное тело подняться над поверхностью моей невероятной красной комнаты и снова опуститься на пол. Прекрасное. Идеально. Поехали дальше.

  — Да, как ты смеешь!

  — Заблуждение номер два...

  Я не просто смею, пунцовый ты мой от ярости цветочек. Я знаю, что поступаю правильно. Потому что, знаешь, в этом идеальном неправильном мире, где Доктор и Мастер тянутся друг к другу как два несчастных влюбленных идиота, мне нужно еще немного власти, чтобы их навсегда разлучить. Может, мне и не стоило бы нападать на тебя, но как же ужасны были твои родители. Они просто рвали и метали бы всю Вселенную, надеясь тебя найти, понимаешь? Доктор бы рвалась. Доктор и сейчас ревет внутри меня, как маленькая белуга, пытаясь найти в тебе свою дочь. Вот только я гораздо сильнее. Я гораздо мощнее. И я тебя еще не наказала.

  Второй разряд ударяет в твою визави, в этот раз более сильный. Девушка подлетит на добрых пять метров, и я так хочу, чтобы она продолжала лететь. Или хотя бы висеть... Я отверткой задену переключатель в стене и взору предстанет чудесное ложе для твоей очаровательной девушки. Ложе из металлических кольев, идеальной высоты, чтобы когда красивое тельце легло на них, оно проделало такой длинный путь вниз. Даже жаль в этот момент, что каннибализм я пока решила не практиковать. Идеальный шашлычок бы получился. Пока что твоя визави повиснет аккурат над ними, остается несколько сантиметров, а вот будет ли совершен сладко-страстный акт смерти, решать, конечно же, тебе одной.

  — Что я делаю...? - наконец, я посмотрю на тебя. Такая же смазливая, как твоя мамаша, такая же крикливая, как твой папаша. Идеальное сочетание хренового сочетаемого. Доктор помнит, как она качала тебя на руках, как воспитывала, и как любила бесконечно. Что самое страшное, я помню это тоже. Но меня мутит. Мутит от осознания того, что я могла потратить десять лет своей жизни на кого-то столько незначительного, как ты. Ты была мне так противна. И если бы я была слабой, немощной и не было бы у меня сил, то я просто бы плюнула тебе в лицо. Но зачем, милая, зачем? Если можно поиграть с тобой вот так. Вот так откровенно, открыто... Как я всегда и мечтала.

— Я, моя дорогая, восстанавливаю справедливость... — я прыгну к тебе, черт, как дикая кошка, оказываясь я одном шаге от тебя. Над нами сияет энергия, что удерживает эту твою девушку, дочку Робина Гуда и Злой Ведьмы Запада! Как она сама не покончила жизнь самоубийством с такой-то родословной, я не представляю. Ну, да ладно, слишком много чести для той, кто станет просто пушечным мясом в нашей встрече, — Нельзя от мамы не убегать, и дверь от мамы закрывать, мама тебя однажды найдет, и смерть с собою принесет... Какая ты невоспитанная! — я охну, хватая тебя за волосы, и запрокидывая голову, — Надо было налаживать общение с мамочкой... А теперь уже поздно. Теперь ей не сдалось вое общение...

  Давай поиграем в эту мою любимую игру: жертва не понимает, что происходит, а похититель от этого стервенеет еще больше. Я жду неправильных вопросов, тупых ответов, но, что самое главное, моя ласточка, твоих эмоций. Ты ведь так сильно любишь эту девушку. Девушку, которую я вот-вот убью. И вот ты снова говоришь о ней. Ох, Робин-Робин, ты что, такая особенная? Настолько особенная, что Алиса говорит о тебе, а не о себе? Какое ей дело должно быть до тебя, если я хочу ее убить? Что любовь делает с людьми... Как же они слепы, и как они глупы. Готовы положить на кости все, лишь бы любимые были живы, здоровы, счастливы... Какой ужас. Какая драма. Какие бессмысленные истории и жертвы. Но тем веселее, знаешь, тем веселее.

— Тебя на себя, что, совсем плевать...? — да, я буду обижена. Нет, я не собираюсь этого скрывать. Я, конечно, понимаю, что эта утопающая сама себя уже не спасет, но прояви, пожалуйста, хоть немного внимания к собственной персоне! Или у тебя какие-то комплексы? Ты считаешь себя незначительной? Ну, что ты, девочка, ты самый важный винтик в этой истории. Я бы даже сказала, не скрывая собственного придыхания, что ты в ней единственный важный винтик. Но ты же тогда изойдешься от гордости... А этого я себе позволить не могу.

  — Чем больше ты о ней говоришь, тем быстрее она умрет... — я подниму отвертку вверх, и тело твоей девушки, пока еще живое, не волнуйся, сдвинется ровно на один сантиметр ближе к краю. Я улыбнусь, опуская взгляд на тебя. Мой ангел, я управляю этой ситуацией. Ты должна сидеть тихо и подчиняться. Ты должна мучиться, потому что я этого хочу. И медленно умирать, потому что я тоже очень этого хочу... — Не нужно напоминать похитителю о второй жертве... Всегда появляется соблазн сделать ей больно...

  Я усмехнусь и отойду от тебя, присаживаясь в позу лотоса на полу, так, как будто мы были лучшими подружками. Знаешь, как будто у нас эта тупая вечеринка, когда девочки рассказывают наперебой с кем они занимались сексом и в каких позах. А, может, в твоем этом Зачарованном Лесу подобных встреч и нет...? Ну, тогда, скажу я вам, очень скучно вы живете, и точно многое теряете. Я потянусь, удерживая отвертку в руках.

— Мне нравится, что ты узнала мое лицо, — я склоню голову набок, — Прекрасно понимаю тебя. Невозможно забыть дьявола, который тебя породил, — усмехнусь, откидывая мысли о Тектеюн подальше. Как бы ты не была прекрасна, мама, сегодня я не твой опыт повторяю. Сегодня я обретаю новый, тот самый, что поможет мне расправиться с тобой, — Мне на самом деле просто было дико интересно поболтать с тобой о том, о сем... Как твои сердечки? Слышу, бьются... — я усмехнулась, улавливая их безумный ритм. Ну, что такое, девочка моя? Аккуратней! Так и регенерировать можно. А я этого пока не хочу. Побереги свои силы, — Через красоту регенерации ты еще тоже не проходила... Кажется, ты живешь очень скучно и обыденно. Я так расстроена! Учитывая, чья ты дочь, тебе нужно было стать, как минимум, королевой... — выдохнула, — Нет ничего чувства разочарования родителя своим ребенком...

...Have you got colour in your cheeks?
Do you ever get that fear that you can't shift
The type that sticks around like summat in your teeth?
Are there some aces up your sleeve?...

  Do I Wanna Know?

  Последние годы протекают как в тумане. Я плохо помню все, что происходило со мной с тысяча девятьсот девяносто пятого, с тех пор, как я бежал из Мистик-Фоллс, крича на своего брата, клялся его убить. Да. И такое было. Я не мог сказать, что горжусь этим, но и сожалеть об этом не стану. Он заслужил. Стефан заслужил. Он променял меня, своего брата, на каких-то там родственников дальних, у которых даже не было нашего гена. Он просто променял нас, наше братство, на иллюзию нормальной жизни. Вечный школьник-идиот. Симпатичная мордашка.

  Придурок.

  Из-за него я выключил свою человечность. Не в первый, и далеко не в последний раз. Это было замечательное чувство. Просто отличное. Несколько лет полнейшего забвения, в которые я только и делал, что бесконтрольно пил кровь, постоянно слыша голос брата в голове, видя его надменное лицо. Он ничего не знал. Не знал, что его подружка мешала нам общаться, и горько заплатила за это. Столько раз Стефан думал, что это я предавал его, и только посмотрите, кто в итоге предал меня. Кто забил финальный гвоздь в крышку нашего гроба.

  Пошел ты к черту, Стефан. Чертов моралист, нарушитель спокойствия, обломатель кайфа. Научился пить кровь белок и считает, что все теперь должны делать также. А кто так не считает, значит, и вампиром был не должен. Потому что мы, оказываемся, не жестокие твари, о, нет! Мы были созданы для того, чтобы белок жрать. Ага. Очень смешно. Интересно, как долго ему промывали мозги, чтобы он понял это? А, братец? Самое главное, что мне промыть мозги не получилось. Злые языки пошутят, что мне и промывать нечего. А я просто подниму их на смех. И пойду дальше. В свою кровавую мессию.

  Потерял счет дням, ночам, все возможным проявлениям погоды. Я просто ловлю кайф. Кайф от каждого дня, что являюсь вампиром. Мой мир давно перестал делиться на черное и белое, и все цвета из него исчезли, кроме алого — кровь, и темно-коричневого — бурбон. Все остальное потеряло для меня значения. Не важно, что надето на девушке, не важно, каким напитком ее угостил, и даже место, где я буду питаться не так важно. Важен результат нашей маленькой игры. Одурманенная шлюха идет за мной по пятам, и я использую ее. Использую так, как давно научили меня. Сначала игры, потом питание, снова игры и снова питание. А когда она надоедает мне, я отпускаю ее, чтобы сменить на другую.

  Иногда я убиваю. А как же без этого? Как же без эффекта неожиданности? Кровавой и такой прекрасной? Иногда девушка меня бесит, а иногда бесит ее ухажер, что решает, что она должна уйти с ним. Тратить время на внушение не хочется, душа требует зрелищ, и я получаю их. Я могу внушить, что угодно: в последний раз внушил Ромео залезть в трансформаторную будку. Это был очень большой бум, красивый. Его бывшей понравилось, и не только потому, что я ей внушил. Ну, чтобы Вы понимали. Она была счастлива и хохотала, как сумасшедшая. Хорошая детка. Долго прожила. И даже ушла живой. Не животное я же в конце концов.

  Я — вампир. А это значит, что природа моя прекрасна и невероятно темна. Мне не страшен солнечный свет, я просто не люблю день сам по себе. Днем все такие хмурые, закрытые. Потому что трезвые. Как очаровательна людская, не только женская натура после одного стакана чего-то горячительного. Так открыта к приключениям, смела и решительна. Мне нравятся подвыпившие люди. Главное, соблюдать меру. Им в первую очередь. Но ничего. Я могу подождать немного, если экземпляр стоит выдержки. Далеко не все достойны моего внимания, но есть приятные исключения из правил. И вообще правила созданы для того, чтобы исключать...

  Сегодня я снова возвращаюсь в Мистик-Фоллс. Я сыт и доволен жизнью, и кровь в моих жилах подогрета небольшим количеством бурбона. Любимая кожаная куртка пропахала женским парфюмом и легким ароматом крови, а так вообще я одет с иголочки, даже порядок на голове навел. Я пришел сюда, верно, чтобы покрасоваться. Чтобы доказать своему брату-идиоту, что жизнь может быть прекрасна, и для этого ей совсем необязательно быть скучной и обыденной. Для этого необязательно ограничивать свой мир каким-нибудь дерьмом, вроде крови белок.

  Я иду прямо по магистрали, что ведет в город. Сомневаюсь, что многие люди мечтают покинуть Мистик-Фоллс в ночи или же вернуться в него. Туристические тропы проходят далеко, а все местные настолько верят в байки про вампиров, что стараются по ночам сидеть по домам. Исключение составляют только сладкие подростки, которые по ночам отправляются в свои ночные приключения, но сегодня у меня хорошее настроение. Так что пусть живут, пусть пьют и размножаются. Я иду на долгожданную встречу с братом. И иду пешком. Потому что настроение позволяет, а еще физическая выносливость. Ведь ни для кого ни секрет, что кровь человека прекрасно воздействует на наш организм, делая нас более выносливыми, более сильными и вообще неуязвимыми.

Ну, что, братец, кто победит?

  Остановка может быть только вынужденной. И вот она случается. Когда идешь один по магистрали, а рядом нет ни одного фонаря, то быстро становится... нет, не темно. А быстро становится понятно, когда к тебе приближается машина на большой скорости. Во-первых, ты слышишь ее. Слышишь этот рев мотора, который заводит даже новые модели. Она может быть еще где-то далеко, но вампирский слух не обманешь. И уже тогда ты становишься в позу — поворачиваешься так, чтобы оказаться на ее пути. Я сегодня не намерен пить кровь, по крайней мере до встречи со Стефаном, и это факт. Но никто не говорил, что я не захочу веселиться сегодня. О, нет, я хочу. И мне будет так весело, как только я захочу.

  А сегодня я хочу разыграть аварию.

  Поэтому, пока фары машины начинают попадать на меня, я уже стою по все оружии. Смотрю вниз, так, как будто я сегодня нацелился умереть, покончить жизнь самоубийством от любви столько несчастной и вечно меня мучающей. Ну, или почему там еще подростки себя убивают? Так вот, не так важно. Я знаю, что кто бы не был за рулем, вовремя затормозить уже не успеет. Так что я просто подожду, пока машина окажется максимально близко ко мне, чтобы быстро сменить свою локацию, упасть на асфальт, изобразить потерю сознания. Ах, как мне больно. Ах, я умираю.

  Автолюбителю стоит выйти из машины, нагнуться и в панике начать проверять мой пульс. Потому что именно в этот момент я раскрою себя, также быстро поднимусь, в одно мгновение, прижму к капоту, обнажу зубы и обязательно что-нибудь внушу. А там, кто знает, может и попробую дивного напитка. Ведь те, кто считает, что вампиры — существа своего слова, ничего не знают о нас. Я дал слово только в своей голове, а с ней, как правило, очень легко договориться. Особенно, если ожидает что-то невероятно стоящее. Посмотрим, чьи ножки выйдут из машины. Лучше бы ножки на каблучках. Они более податливые и так легко пугаются... Обожаю ножки на каблучках!

Скалли, не без оснований, считала, что в этом мире слишком много маньяков. Особенно сейчас. Ей не требовалось поднимать и перечитывать все свои прошлые отчёты, чтобы быть уверенной, что популяция людей с психическими проблемами и отклонениями неуклонно растут. Учёные университета Массачуссетса провели не так давно провели исследования, утверждая, на основе многочисленных фактов, что количество преступлений, совершаемых на почве эмоциональной нестабильности, выросло в полтора раза за последние десять лет. Впрочем, Скалли склонялась к мысли, что вырос не количественный показатель преступности, а уровень огласки и общественный резонанс.

Как бы то ни было, она выслеживала опасных преступников именно сейчас, в эту самую минуту. Происходило это, хотя и без прямого участия Малдера, но по его наводке. Он полагал, что в Пентагоне есть куда больше людей, способных отвечать за деяния (или, наоборот, бездействие) Синдиката, чем можно было предполагать ранее, ссылался на множество фактов, аккуратно рассортированных по папкам, и на собственную интуицию — обычно свой самый мощный аргумент в погоне за всем свехъестественным и в разоблачении теории заговоров. Последняя, естественно, была достаточно веской причиной, чтобы его напарница, несмотря на возмутительно позднее время на часах, сломя голову, неслась сюда — на территорию  завода, где в шестидесятых годах прошлого века изготавливали патроны усовершенствованного калибра, уже много десятков лет заброшенного, где теперь, по пылкому заверению Малдера, (которым он успел её, если честно, порядком достать), находился секретный штаб Пентагона, и где, по его словам, можно "найти ответы на многие наши вопросы, и даже на те, которые не появились пока что у нас". В слова Малдера Скалли очень мало верила, каких-либо внятных подтверждений, что он прав и его теория верна, кроме, разве что, появившихся на складе двух мужчин сорока и пятидесяти лет, чьи отцы в своё время трудились здесь, пока действовал завод (это удалось выяснить буквально вчера), тоже не было, но ведь это был Малдер. И Скалли неслась вперёд, словно то ли предвестник конца света, то ли бескрылый Серафим. Надо сказать, что за годы отношений и общей работы она всё таки научилась (хоть и с привычным своим скептицизмом и не без труда) просто верить словам Малдера, а после — проверять.

— Малдер, — сказала она, делая первые осторожные шаги в здании, прижав к уху мобильный, — если до конца твоих дней тебе будет сниться мой осуждающе смотрящий на тебя труп, ты об этом предупреждён.

— Что там, Скалли? — отозвался в трубку он, как обычно спокойно, но с тенью любопытства в голосе, — ты что-нибудь нашла?

— Нет, пока ничего нет. Я  перезвоню.

Скалли отключилась, решив всё сввоё внимание сосредоточить на задании, ради которого  и пришла сюда в тёмную ночь. Правда, на чём именно стоит сосредоточиться, она не очень понимала, и вообще предпочла бы сейчас горячую ванную принимать, а не стоять здесь, в холоде и во мраке. В помещении стояла настолько звенящая тишина, что она слышала собственное дыхание и шаги. Оглядевшис ещё раз по сторонам, Скалли достала из кармана брюк большой фонар, положив в карман фонарь поменьше, который только что держала в руках, и посветила впереди себя, подсветив путь.

По прежнему было тихо. Здесь не было никого и ничего, и она уж было хотела сообщить об этом Малдеру, как вдруг внимание её привлёк какой-то звук, похожийто ли на глухой скрип, то ли на писк. Возможно, здесь просто были крысы или мыши, но Скалли насторожилась. Она принялась тише дышать и устроила руку около кармана пальто, в котором был пистолет — на всякий случай.

Когда скрип повторился, Дана совершенно замерла, перестав даже дышать на миг. Нет, ей не послышалось в первый раз, и это явно были не "звоночки" излишней осторожности, выработанные за столько лет службы в ФБР, как инстинкт. Теперь Скалли предположила, что по пустой комнате крадётся вор.

— Эй! Это ФБР! Меня зовут агент Скалли. Здесь кто-то есть? — позвала она, вцепившись пальцами в пистолет. — Повторяю: я — агент Скалли из ФБР, здесь кто-то есть?

— Вряд ли. Городок здесь маленький. И все пропажи людей, хорошо фиксируются. Ты заметил, как быстро распространяются у них здесь слухи? А это значит, что действуют власти в этих местах очень быстро, — предположил старший, так как история про пропавшую девушку уже стала известна не только им. Но было странно то, что девчонку никто не кинулся искать. Будто люди боялись соваться в эти места и не рисковали собственной жизнью. Даже никаких волонтеров не было. А они точно в адекватное место приехали? Случаем, здесь местные жители не приносят в жертву молодых людей, чтобы облагородить свой сад? Такая ситуация с Винчестерами уже происходила. И тогда чуть не стали кормом неким богам, которые превращали тела людей в страшные пугала. А сейчас народ мог жертвовать своими детьми ради плодов леса. Все вполне возможно.
— Или пару дней назад. Иногда родители через несколько дней лишь замечают, что их ребенок пропал окончательно. А так воспринимают за то, что их чадо просто забыло написать или перезвонить.

Оказаться практически в ловушке было весьма неожиданно, но ожидаемо. Раз какие-то сумасшедшие похищают детей, то они могут и ловушки ставить, чтобы отогнать те же следы или подозрения. Но точно Дин не ожидал, что тонкая веревка выдержит его тело и не сорвется. Уж ладно Сэма, где лишь капустные листья трясти, а уж он то мясо ел и пирог чуть не каждый день.
— Он стонал, когда я подходил к ловушке, значит жив. Но явно помощь ему необходима и срочно, — все же оказавшись на земле и не рухнув в опасную яму, Дин смог все же выдохнуть. Но точно не ожидал, что младшенький тут же кинется к пострадавшему и спустится вниз. Прям мать Тереза. На его это было похоже. Вспомнить только времена, когда у Сэмми начались видения и он норовился спасти каждого, чью смерть он видел в своих картинках в голове. И раз тот раненый парень был жив, то вопросы уже появлялись другие. Например, почему этого Адамсона веревка не выдержала? Парень был в два раза меньше и легче Дина. Если только паренёк не утащил кого-то с собой и тем самым вес был слишком запредельным. Но где тогда еще человек? Он бросил своего друга умирать? Тогда слишком странно. А если это была та самая девчонка, то у охотника все равно оставались к ней серьёзные вопросы. И к ее отцу тоже. Который до сих пор не перезвонил и будто не заинтересован в поисках своей дражайшей доченьки.
— Иди, но только осторожно. Если будет опасность, возвращайся обратно и потом вместе разберемся. Но пока сделай кое-что еще. Привяжи этого обормота к веревке, я его вытащу. Тем самым облегчу работу медикам. И никто не станет лазить в эту яму. А когда я разберусь с отправлением пострадавшего в больницу, спущусь следом. Только не рискуй, Сэмми.
На этот раз Дин говорил много, но по делу. Ему хотелось, чтобы все прошло удачно. И ведь если брат попадётся в другую ловушку некого маньяка-людоеда, то виноват уже будет именно Дин. Только он сейчас допускает то, что отпускает младшего в такой рисковый и опасный путь. Но Сэм сам решил. Он взрослый и в праве решать за все это. Ему остаётся лишь смотреть, как растёт его братишка и все больше крепчает, становясь настоящим охотником и мужчиной.